\n
Порог, за которым. Дом, в котором. Иногда получается, что превосходного автора ругаешь, а почти никакого – хвалишь. Это выходит почти против воли, но для почти никакого подняться на кочку – уже подвиг, а для почти великого не доползти до Эвереста – серьезное поражение, слишком заметное. Давайте поэтому оговоримся сразу, что «Дом, в котором» – замечательное произведение и, очень может быть, дверь в ту новую литературу, которой все ждали. Отсюда и ощущение пугающей непривычности, о котором говорили столь многие, и резкое отторжение, и абсолютный восторг, избыточность которого в некоторых отзывах оскорбляет вкус едва ли не больше, чем упомянутое отторжение. В свое время эта догадка свела с ума Ницше. Сверхчеловек делается по- другому: это путь одинокой эволюции, во всех случаях он строго индивидуален. Иногда сверхчеловеком становится тот, кто все потерял, иногда тот, кто все отдал (но никогда не тот, у кого все отняли). Иногда сверхчеловеком становится гений, а иногда бездарь, осознавшая себя бездарью. Сверхчеловеком можно стать от любви, а можно – от отвращения. Можно стать сверхчеловеком, отказавшись быть сверхчеловеком. Пора шагать дальше, но не пускает страшный опыт: перефразируя Аверинцева, после скомпрометированных ответов никто не решается напомнить о вопросах. Но вертеться в круге прежних проблем, в позитивистском либо архаическом, в магическом либо языческом мире человек уже не может: он пилит опилки. Надо выходить на следующую ступень, с новыми жертвами и новыми рисками, не поддаваясь главному соблазну сверхчеловечности – презрению. Улетать, как Тойво Глумов, умирать за них, как герой следующего романа, или воспитывать их не вполне чистыми приемами, как главный персонаж «Бессильных мира сего»? Петросян берет особый случай – мир чистого сверхчеловека, погруженного в собственные проблемы. Ее дети выделены в особую касту, выселены в заповедник, там у них свои приключения и конфликты, и ничего не поделаешь: это модель того нового мира, в который мы постепенно превращаемся. Что это превращение может прийти через инвалидов, то есть пойти по боковой ветке эволюции (на что и сама Петросян намекает в эпизоде с Рыжей и Смертью, в монологе о рыжих), автор этих строк догадывался давно, еще в стихах про «Старуху- мать с ребенком- идиотом»: «Что, ежели, трудов и хворей между, он послан в утешенье и надежду из тех времен, из будущей Москвы, в которой все мы будем таковы?». Петросян подробно исследует обстоятельства, в которых из человека получается сверхчеловек, и прямо отсылается здесь к Веллеру, который в недопонятом, как- то пропущенном «Самоваре» (может, проблема в неоконченности, второй книги ждем до сих пор) впервые опробовал эту сюжетную матрицу. Стругацкие сочетают политические вопросы с художественными. Но первые из основных произведений Стругацких появились как трилогия в период . Стругацкие в свободном доступе минимум с десятка сайтов. Кто ж сейчас книги покупает. И до сих пор перечитываю иногда всю трилогию о Каммерере. По настоянию режиссера Константина Бромберга Аркадий и Борис Стругацкие дважды впервые появляется именно в \'Днях затмения\' и открывает своеобразную трилогию. Фантасты братья Стругацкие : Произведения Стругацких, книги / Гатчина. Литературное Трилогия о Максиме Каммерере ("Обитаемый остров", "Жук в. Будучи членом ГСП, открыл разумную. Он предположил, что калекам выдана исключительно сильная компенсация, и чем значительней увечье, тем она больше. У него все герои – «самовары»: без рук, без ног, снизу крантик. Аркадий и Борис Стругацкие - непревзойденные мастера отечественной и мировой Роман, завершающий знаменитую трилогию братьев Стругацких о Максиме Каммерере. Самоварам дана телепатическая власть над телепрограммой и погодой. Нравы в их палате сильно напоминали те, о которых пишет Петросян, но мир Петросян богаче, увлекательнее, разнообразнее, сказочнее (потому что они же все дети, а у Веллера – пожившие взрослые, в основном неприятных жестоких профессий). Веллер тогда остановился на пороге главной проблемы: хорошо, дар у них есть, дальше что с ним делать? У него есть сверхидея, проводимая во многих текстах, что сверхчеловек обязан прежде всего уничтожить мир (и пересоздать, если получится), а потому деятельность его самоваров в основном была направлена на всякие деструктивные гадости, подробно описанные потом в «Б. Герои Петросян заняты делами более конструктивными: они оптимизируют среду, выясняют отношения, а главное – действительно главное, как раз и делающее эту книгу столь серьезным явлением, – пытаются опытным путем, методом проб и ошибок, набивая сверхчеловеческие, убийственные для обычной особи синяки и шишки, сформулировать новую этику. В начале второй книги я прямо замер: ну, думаю, сейчас мне сформулируют этот закон. Первый пункт его угадан абсолютно верно: неприкосновенность воспитателей. Не потому, что это была бы борьба предсказуемая, обреченная, а потому, что это борьба лишняя: они- то не сверхлюди. Отсюда ужас и не всегда мотивированная неприязнь окружающих к нему, но этак ведь сверхчеловеком объявит себя любой, кого заслуженно не любят окружающие: видите, по какому тонкому льду ходят авторы, читатели и интерпретаторы подобных текстов. Кстати, недавняя полемика по поводу предложения Александра Никонова разрешить эвтаназию для младенцев с тяжелыми врожденными патологиями – при всей избыточности, перехлестах с обеих сторон и неотрефлексированности этого спора, неспособности самих участников посмотреть на него со стороны, – имела ведь те же корни. Произведения этого периода, составившие трилогию, повести - "Страна Багровых Туч" (1959; исправленное издание 1967 - в антологии), "Путь на .Противники Никонова, впадая в полемический раж, утверждают, что дети- инвалиды – «особые», не понимая, что «особые»- то как раз те, кто с этими детьми сидит дома, растит их, не отказывается от них; что именно в лице их матерей с их внешне немотивированным, безнадежным героизмом мы видим новый тип человека, для которого традиционная мораль уже действительно тьфу (отсюда их требования постнатального аборта для Никонова). Проблема инвалидов не зря стала темой – хоть и косвенной – лучшего романа последнего года и главной полемики нового: человек перерастает себя, ему приходится сталкиваться уже не с моральной, а с антропологической проблематикой. И роман Петросян – как раз о тех новых правилах, которые она не решилась сформулировать прямо (что, может, и к лучшему, зачем гусей дразнить). Факт тот, что проблемы добра и зла – главных терминов традиционной, человеческой морали – отходят на второй план, поскольку этими словами новая реальность уже не описывается. А главными оппозициями становятся, например, сила – слабость, одиночество – стая, простота – сложность, энтропия – порядок. Разумеется, разговорами о «смерти морали» немедленно воспользуются аморальные типы, опять- таки чтобы объявить себя сверхлюдьми, — так ведь и огонь иногда попадает в руки идиотов, что ж теперь, не освещать домов и не жарить мяса? Чтение — это всё еще воспитание чувств, и Стругацкие невыразимо прекрасны в этом. Эта трилогия описывает путь личностной трансформации, которым прошел Мак Сим (так его. Фанфики по фэндому « Стругацкие Аркадий и Борис «Обитаемый Остров» / Трилогия повестей». Трилогия Формат: FB2, eBook (изначально компьютерное) Автор: Аркадий и Борис Стругацкие Год выпуска: 2008 Жанр: Научная и. Интересно, что в мире Петросян со слабаками не разделываются: их просто нет. Исторически обречены, сами как- нибудь вымрут. Взгляд героев и автора сфокусирован на другом. Мне больше всего понравилась линия Волка и Кузнечика, кому- то ближе будет Рыжая, и линия Рыжей вообще занятна, ведь любовь в мире сверхлюдей непривычна, базируется не на взаимопонимании и не на физическом притяжении. Еще один важный композиционный закон сверхчеловеческого мира – его принципиальна нелинейность: мы думаем, что слепой награжден нюхом («Зато я нюхаю и слышу хорошо»), а он, может быть, награжден быстрыми ногами, и что ему с ними делать? В новом мире – нелинейном и многомерном пространстве дома – возмездие приходит не по грехам, а компенсация выдается не за отнятое. И к этому приходится привыкнуть, как и к тому, что главной ценностью даже в этом вымороченном пространстве, где отсталые дети говорят и думают на уровне самых умных взрослых, все равно остается человечность. Точнее, сверхчеловечность, то есть очень высокая степень деликатности и сострадания. Просто покупаются они более высокой ценой, ибо сострадать сверхчеловеку и тем более любить его – задача для другого сверхчеловека. В этом романе на все 9. И это едва ли не важнее тонких догадок Петросян о том мире, в который нам предстоит переместиться уже в ближайшее время, и о том, каковы индивидуальные пути в этот мир. Это произведение во всех отношениях монструозно, но перед нами, так сказать, мутация со знаком плюс. Догадка о том, что отношения, диалоги и мечты слабоумных детей сложнейе, чем самые глубокие и тонкие духовные искания здоровых взрослых, сама по себе выглядит настолько мощным сюжетным механизмом, что критиковать частности неинтересно. Между тем частности есть, и остается надеяться, что в следующих своих книгах – а они будут безусловно – Петросян эти частности благополучно преодолеет. Во- вторых, композиционное решение этой книги так же неочевидно, как архитектура Дома, древнего, облупившегося, но все еще мощного, преобразующего в своем поле любого, кто туда войдет. Здесь много лишнего, но бывают ли в таком доме лишние помещения? Превосходный, на грани гениальности финал – данная множественным фасеточным зрением Дома сцена «самой длинной ночи» – подготовлена 2. Впрочем, излишества и избыточности – непременная черта барокко, а путь к новому литературному ренессансу лежит именно через него. В- третьих, мне представляется, что Петросян пока расходует свой дар крайне щедро и неэкономно: для этого романа придумана и брошена просто так масса ружей, которые могли бы при более точной организации текста выстрелить с утроенной силой, но текст временами сползает в экстенсивность, в нанизывание эпизодов, в то, что Чуковский назвал «вулканом, изрыгающим вату». Но в общем контексте книги нужно и это, как нужны в доме его закоулки, чердаки и слышащие стены. Жаль только, что у Петросян сравнительно мало таких языковых находок, как «сладкий домашний запах», исходящий от новичков: иногда, думаю, ей стоило бы писать безжалостнее, жестче, суше. Андерсен, ближайший его предшественник, этого не боялся. В ней есть что обсудить, помимо потенциальной премиальности. Именно с нее, думается мне, начнется серьезный разговор о сверхчеловеческом в литературе. У России – серьезный шанс стать его Родиной, ибо сверхчеловек очень часто начинается с отвращения к тому, что он видит вокруг себя. Одна автобиография такого сверхчеловека – книги Гальего – у нас уже есть: «У меня не было иного выбора, кроме как стать героем». Страшный сон, увиденный книжной девочкой, которая прочитала много фэнтези и ознакомилась с книгой Гальего, – вот жанр романа Петросян. Именно в России отвращения к себе и миру скопилось столько, что выпрыгнуть из этой среды – только скачок на новую эволюционную ступень, к предсказанному Стругацкими Колдуну. Жаль, что путь этот можно проделать лишь поодиночке. Но в трудном и одиноком пути к главному превращению нас будет поддерживать то, что названо «взаимопониманием белых ворон». Дмитрий Быков. GZT. RU1. 9 февраля 2. Полный список изданий и произведений книги Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий «Максим Каммерер. Обитаемый остров; Жук в муравейнике; Волны гасят ветер». Эти названия повестей Аркадия и Бориса Стругацких, составивших трилогию, как и имя главного героя - разведчика, прогрессора, сотрудника КОМКОНа Максима Каммерера - знакомы многим любителям фантастики. В 2. 11. 4 году человечество создает новую космическую группу - Группу Свободного Поиска. Теперь любой человек, получив космический корабль и зарегистрировав маршрут, может отправиться в открытый космос. Тысячи людей устремляются к звездам.. Романтический порыв неудержим, но страшные и жестокие испытания ожидают молодых волонтеров ГСП. И человечеству не раз придется столкнуться с последствиями эпохи бурного покорения космоса..
0 Comments
Leave a Reply. |
AuthorWrite something about yourself. No need to be fancy, just an overview. Archives
April 2017
Categories |